Пианино было расстроено. Во-первых - старость не радость. Струны уже не те, что прежде, педали скрипят, клавиши залипают... Во-вторых, одиноко, не с кем даже перекинуться парой нот. Вокруг были одни старые блюда, побитые жизнью пузатые заварочные чайники, и несколько довольно-таки унылых натюрмортов.
В темноте и тишине одиночество чувствуется гораздо сильнее. Именно ночью становится настолько тоскливо, что хочется лопнуть всеми струнами и развалиться.
В такие моменты его всегда спасала память.
Пианино помнило. Помнило, как на нем играли Чайковского, Мусоргского и Рахманинова; мелодии веселые и грустные, легкие и сложные, этюды, сонаты, менуэты, рапсодии… Оно помнило и совершенно невероятное ощущение – как на нем играли в четыре руки. Невозможно забыть тепло сразу двадцати пальцев, которые нежно касаются гладких клавиш, заставляя вибрировать все внутри и петь, петь, петь во всю мощь!..
Лежащие рядом блюда недоуменно косились на ностальгически поскрипывающую крышку Пианино. И что такого в этой музыке-то? Вот еда, еда это совсем другое!
P.S. Это я "играю гаммы", как приказал незабвенный Self-mad